Муромань вал

И вот тогда я услышал новый шум. Что-то грохотало, топотало и звенело где-то далеко позади наших всадников, но что именно – я видеть не мог. Помнится, там была деревня, разобранная на стройматериалы, а за ней – поле, а за полем – лес…

– Ин̃евий! – пронзительно закричал кто-то позади дружинников. – Ин̃евийен̃ ушмузъ! Войско Иневия! Ин̃евий ул̃и мин̃ удалдъ пер̃т̃пял̃га йутаз̃! Иневий нас с тылу обошёл! С̃ех парот пукштуртненек! С лучшими воинами!

– Пурнав̃ъдъ! Стройся! Т̃ур̃емас! К бою! – закричал Мараля, его дружинники развернулись и рысью двинулись через разрушенную деревню.

– Иневий? – повторил я. – Ин̃азор Ин̃евий?

Ополченцы рядом со мной стали испуганно озираться.

– Ин̃евий ул̃и мин̃ пер̃т̃пял̃га йутаз̃! Иневий нас с тылу обошёл! – почти выкрикнул один. – Син̃ ул̃н̃ес̃ мин̃ куродъз̃! Нас окружили!

– Пекстак къ́ргапа́р̃! Заткнись! – одёрнул его другой, постарше. По рукаву его полушубка текла кровь. – Мекс пижн̃ат? Чего орёшь? Ин̃азорнек н̃ей сонте н̃яйев̃т̃и! Сейчас наш князь ему покажет!

Но панику уже нельзя было остановить! Я видел, как то один, то другой ополченец, вертя головой, пятится от укреплений. Некоторые не таясь хватали пожитки, вешали сумки на спину и надевали лыжи.

– Пурдав̃ъдъ! Вернуться! Пурдав̃ъдъ т̃ур̃емяс! Вернуться в бой! – орали на них командиры в доспехах. Эти были из числа людей князя, тоже дружинники, только спешенные и поставленные управлять ополчением. На них открыто огрызались:

– Ис̃е ванък! Сам смотри! Йогасъ ашт̃и Ин̃евийен̃ йа́лгоме́н̃иц̃атънзъ, тясе ашт̃ит̃ о́шън̃е́л̃иц̃ат дъ тосъ – ушму! На реке пехота Иневия, здесь горожане, а там – дружина! Мин̃ ул̃атанъ курудъв̃т̃! Окружили нас! Мон тясе ан бажа урадъмс! Я тут сдохнуть не собираюсь!

Конница схлынула, и теперь я мог видеть, что там, куда они ускакали, кипит сражение. Мельтешили тёмными пятнами кони и люди, полоскали знамёна и разноцветные плащи, слышался, перекрываемый шумом битвы на укреплениях, деревянный треск и стук, гул копыт и крики!..

На реке тоже шёл бой. Две тёмные массы копейщиков без видимого перевеса противостояли друг другу на льду, а лучники посылали через их головы стрелы. Они ещё не знали, что армия князя Марали окружена!

Зато знали торговцы. Они быстро и слаженно собирали имущество в сани и выезжали на реку, стремясь убраться подальше от места битвы.

На укреплениях происходило уже что-то новое. Я видел, что над краем их мелькают шапки и тулупы штурмующих, а некоторые уже очутились с внутренней стороны, отчаянно размахивая оружием. Ещё немного – и горожане прорвут нашу оборону, и тогда…

Похоже, настало время менять дислокацию. Я огляделся. Единственный путь к отступлению виделся мне вдоль реки – туда, откуда мы все пришли. Я воткнул флагшток в снег и сказал, обращаясь ко всем, кто был рядом:

– Мон мен̃ан с̃ес̃т̃ама! Я срать пошёл. Ванъдъ т̃ешкс. Присмотрите за флагом.

И неспешно зашагал вдоль по берегу, спускаясь к реке.

Меня не остановили. Напротив, догнали вскоре несколько человек. Один сказал:

– Мин̃ тагъ… яряв̃и… Нам тоже… надо…

Интересно, куда подевался Аксун? До сих пор сражается?

Я чувствовал, что надо бы разыскать его и позвать с собой, но страх перед возможными последствиями окружения был сильнее. Нет, конечно, я и дезертировать боялся – тут, поди, за такое медали не дают, – но оставаться на месте представлялось куда более опасным.

Я даже не позаботился о нашем с Аксуном имуществе. Не решил, как буду добираться в Веркаюху без лыж. На тот момент думал только, как уйти и отсидеться в безопасном месте. Вдруг всё сложится хорошо, вот я тогда и вернусь. Спросят, где был – наболтаю что-нибудь на смеси местного с русским. Главное, чтобы эмоционально. Мол – они на меня, а я их… а тут ещё трое, я их – хрясь! хрясь!..

С того берега реки наше отступление заметили. Какие-то люди принялись стрелять, но стрелы ложились далеко.

Оглянувшись, я увидел, что беглецов уже довольно много. Одни брели по снегу пешком, другие ехали на лыжах, но никто особо не торопился.

– Мез̃е ул̃и тосъ ул̃н̃ез̃? Что там случилось? – спросил один.

Другой охотно пояснил:

– Ин̃евий кучс̃ мин̃ек каршо йалгомен̃иц̃атнен̃, дъ тагъ син̃ ошстъ чав̃с̃т̃. Иневий послал на нас пехоту, да ещё из города ударили. Дъ ин̃азор ул̃и ис̃е ушмун̃ вир̃га мин̃ен̃ек удалов̃ вед̃аз̃ дъ ул̃и кайав̃ъз̃, з̃н̃ардо ав̃ ул̃е ужъвикс! А сам князь свою дружину лесом в тыл нам увёл и напал, когда его не ждали!

– Мез̃е мин̃ек ено н̃ей яряви т̃ейемс? Что ж теперь делать?

Ополченец постарше предложил:

– Мин̃ек яряви лоткав̃ъмс дъ ужъмс. Надо остановиться и подождать. Ул̃емя, мин̃ек ломан̃т̃н̃ек из̃н̃ит̃? Вдруг, наши одолеют?

Однако добрых вестей мы не получили. Вскоре нас догнали всадники. Сам вид их свидетельствовал, что они побывали в серьёзной переделке – порванные плащи, надрезанные ремни, кровь на доспехах и лошадях. От всадников буквально разило запахом пота и крови! И тут я вновь увидел старого знакомого, – молодой воин снял шлем, чтобы вытереть вспотевшее лицо. Он был измождён, а из левого рукава по кисти текла кровь. На меня он не обратил ни малейшего внимания.

– Пурнавъдъ! Построиться! – хрипло сказал парень. Было заметно, что говорить ему трудно. – Ин̃азор Марал̃а мер̃с̃ вастъмс син̃ тясе! Князь Мараля велел встретить их здесь!

Все загомонили, стали спрашивать: «Мез̃е? Что? Кода? Как? Кийен̃? Кого? З̃н̃ардо? Когда?» – но ответа не получили.

Всадники остановились, стали приводить себя в порядок. Один достал рог, затрубил басовито и хрипло, созывая уцелевших.

Я почувствовал себя очень нехорошо. По-прежнему не было ни «книжного» задора, ни желания порубиться с врагами в жестоком бою! Того, что я увидел и услышал хватило с лихвой! Единственное, что я готов был рубить – это прорубь во льду озера Сельмэярьке, чтобы головой ухнуть в ледяную воду! Только бы домой поскорее!

Но убежать, да ещё и без вещей, было безумием! Да и не получится – вон, пара мужиков попытались слинять, но всадники их остановили. Один даже плетью махнул:

– Ков̃?! Куда?! Мекев̃! Назад!

Люди всё прибывали. Теперь к нам присоединялись не только лучники, но и копейщики в доспехах. Некоторые из них тоже были изранены. Они делились:

– Син̃ курудс̃т̃ мин̃ дъ мин̃ ардъз̃ев̃ин̃ек! Окружили нас, мы и побежали! Ин̃евий ул̃и мин̃ек ардиц̃атнен̃ из̃н̃аз̃ дъ ул̃и куттаснек лошт̃аз̃! Иневий наших всадников одолел и нам в спину ударил! Ламонст вал̃мас̃т̃! Многие полегли!

Выходило, дело дрянь! Я надеялся, что у Марали есть хитрый план, как у Александра Невского или Дмитрия Донского, – что у него припрятан на такой случай засадный полк. Радовало только, что, как один из первых дезертиров, я теперь оказался в тылу нашего отряда. Успею сбежать, если что!

Вдалеке показались всадники. Они покрутились метрах в ста, и поскакали назад. Разведка, значит.

– Чир̃ев̃! На берег! – раздался голос одного из наших дружинников. – Пурнавзданъ чир̃ес! Строимся на берегу!

Толпа дружно повалила на высокий, заросший лесом правый берег, оскользаясь на снегу, ругаясь, толкаясь… Что ж, в тактическом смысле логично – на высоте лучше сражаться, особенно против конницы. Странно, что сразу не дали такой команды!

Остатки нашего воинства едва успели подняться на возвышенность, как на реке появился отряд дружинников. Они сходу налетели на всадников Келемоша, и я услышал, уже совсем близко, металлический стук, ржание, крики и копытную дробь по утоптанному снегу… Вот только ничего не видел за деревьями – только мелькающие тёмные пятна на белом фоне.

«Мой» парень из числа дружинников с трудом поднялся на коне по крутому склону. Он скомандовал:

– Пурнавъдъ! Стройтесь! Н̃ей син̃ малав̃гадит̃ чир̃ева! Сейчас они подойдут по берегу!

– Мин̃ек яряв̃и ардъмс! Бежать надо! – крикнул кто-то.

– Чат̃мон̃ед̃е! Молчать! – поморщился и повторил тише: – Чат̃мон̃ед̃е!.. Молчать!.. Мон кулув̃тан! Убью!

Мне его даже жалко стало!

Битва внизу, судя по звукам, завершилась. Явно не в нашу пользу. Один спешенный всадник прибежал с реки, сказал, задыхаясь:

– Мин̃ ул̃атанъ кадов̃ъз̃ налкс̃емясте! Мы проиграли!

И тогда кто-то закричал:

– Ва ул̃ит̃ син̃! Вон они!

Я увидел, как за деревьями со стороны города мелькают человеческие фигуры. Просвистели стрелы, и срикошетили от мёрзлой коры, выбив щепки. Им ответили – так же безрезультатно.

А затем издалека послышался конский топот. Этот отряд двигался уже по берегу на нашей стороне, лишая нас преимущества сражаться на высоком месте. Единственно, дружинникам мешали развернуться деревья, но кавалеристы и не думали отступать. Увидев нас, они закричали вразнобой: «Пур̃гин̃йум! Л̃ездак мин̃! Пургиньюм! Помоги нам!» – И поскакали в атаку с удивительно знакомым: «Урадъдъ!»

Это словечко я уже слышал. Оно означало «умереть» или «сдохнуть». Но как боевой клич я его слышал впервые!

Кто-то из наших командиров воскликнул:

–Ер̃! А ну! Йов̃тазданъ каршовал! Ответим!

И ополченцы ответили криком: «Урадъдъ! Урадъдъ!», перешедшим в протяжный вой, мало похожий на победный клич. Вымучено как-то прозвучало…

Всадники шли на нас, не сбавляя скорости. Одни держали в правой руке копьё, другие меч. Наши выставили копья, но мне почему-то стало казаться, что копья разной длины вместо густого леса пик вряд ли остановят напор дружинников.

Предчувствие меня не обмануло – всадники Иневия налетели на пехоту, сдержав коней перед самым строем, ударили занесёнными над головой копьями, и наши отпрянули, разорвав зыбкое единство строя. Пара секунд – и отряд был рассечён и обращён в бегство!

Я побежал одним из первых – но за мгновение до этого увидел, как длинный меч всадника погружается в шапку на голове зазевавшегося ополченца!

…Знаете, по телеку я часто слышал фразу «чтобы почувствовать себя живым». Ну, типа кто-то там то ли в горы полез, то ли по-другому рисковал ради этой цели. Мол, когда живёшь на пределе – острее всё чувствуешь…

Наконец, я понял, что означает эта фраза. Если прежде, время от времени, ко мне возвращалось чувство нереальности творящегося вокруг меня театра абсурда с бородатыми лапотниками и «викингами», то сейчас я окончательно осознал, что это не сон и не горячечный бред! Храпящие, исходящие паром кони, ржание и крики, запах звериного пота и человеческого тела, морозного воздуха и выбитой копытами из-под снега прелой листвы, ужас безысходности, – всё это вместе сливалось для меня в пронзительное осознание реальности!

Я мчался, не разбирая дороги. Меня толкали, – и я толкал, спотыкался, падал, вскакивал, зарываясь руками в снежное покрывало, продирался сквозь низкие ветки, слыша за дробную поступь коня и его шумное дыхание! Вот сейчас он меня!.. По шапке…

Господи!!!

Всадник обогнал меня, хлеща плетью по лошадиным бокам. Наш…

Погоня отстала. Продираться через чащу верхом тяжело, да и недосуг было знатным воинам гоняться за мелюзгой вроде ополченцев. Думаю, в итоге это многим спасло жизнь.

Я и не заметил, как остался в одиночестве. Остановился по колено в снегу, перевёл дух. Куда это меня занесло?

Пожалуй, именно в тот момент я осознал весь ужас своего положения. Меня не убили люди, но убьёт либо холод, либо голод, либо волки. Следовало до наступления темноты найти убежище.

Ругаясь про себя, я зашагал наугад, проваливаясь в снег. Где-то в отдалении слышались крики, ржание и лай собак. Собаки-то откуда? Или на побеждённых охоту устроили? Вот сейчас поймают, свяжут, и перережут горло, как тому барану!

Во влип-то!.. Ладно, буду всё отрицать! Мол, простите люди добрые, не виноватый! Заставили! Силой на войну погнали! Я только палку с тряпкой держал, а с оружием и обращаться-то не умею!

Я даже слова стал подбирать, которыми стану убеждать в своей невиновности!

И тут увидел человека! Он полулежал, прислонившись к дереву. Железная чешуя, шлем с чёрным султаном, жёлтые сапоги… Под шлемом – кровавая маска. Левая часть лица была разворочена ударом так, что щека висела на сторону, обнажив зубы. Но воин был жив – под краем шлема блестели серые глаза. Доспехи на груди поднимались и опускались в такт частому неглубокому дыханию.

Я узнал его, хоть и с трудом. Молодой «викинг»! Скорее всего, это он меня обогнал тогда!

Я замер в нескольких шагах от раненого. Я совершенно не представлял, что теперь делать. Захотелось крикнуть: ««Скорую»! Вызовите «скорую»!» Рука даже рефлекторно дёрнулась в поисках телефона.

Парень смотрел на меня тускнеющим взглядом. Словно в ожидании.

Я потоптался. Пожал плечами. Сказал:

– Хреново, чувак… Мон ан маштъ… мез̃е т̃ейемс… Я не знаю… что делать…

Парень не ответил. Он вдруг откинулся, будто захотел присесть поудобнее, но вместо этого сполз на землю. Рука в кожаной перчатке загребла снег до самой листвы. Изо рта поднялось облачко пара.

И всё.

Я постоял ещё несколько секунд, с холодным ужасом осознавая, что присутствовал при агонии умирающего. Хлопнул себя руками по бёдрам.

– Ну, да ладно… Пойду я…

Уверен, по местным законам я имел право сапоги с него стянуть или доспехи. Всё равно мёртвому не нужны. Но я не был местным. Да и боялся остаться здесь. И не решился бы тревожить труп.

Тем более, я был тут уже не один. Голос вдалеке: «Вана тагъ яйке! Ва тосъ!» «Вон ещё один! Вон там!»

Это меня-то и заметили! Трое человек, увязая в снегу, бежали навстречу.

И я бросился прочь!

Кубарем скатился в овраг, по дну которого струился ручей, сходу перескочил через поток, чудом не замочив ноги; полез вверх по крутому склону. Слишком крутому… Я отчаянно загребал конечностями, не замечая холода и царапин, вскопав снег до мёрзлой земли…

Погоня была уже за спиной. Двое мужчин и юноша съехали на дно оврага, держа в руках луки, заряженные стрелами. Зная мастерство местных в стрельбе, я тихо завыл, сполз по склону к ручью и поднял над головой перепачканные землёй руки.

– Чуваки! Я сдаюсь! – выпалил я первое, что пришло мне в голову. И добавил: – Гитлер капут!

Интуиция меня не подвела – русская речь заставила преследователей замешкаться. А замешкавшись, они стали испытывать ко мне интерес – не часто им иностранцы попадались. А значит, убивать передумали. Пока.

– Кийе тон ул̃ат? Ты кто?

– Вардо! Вардо! Русский! Томбал̃д̃е!

– Мез̃е томбал̃д̃е? С какой такой стороны?

Они не знали. Ну конечно! И я затараторил, забывая ставить глаголы в прошедшее время:

– Мон л̃ийа масторстъ! Из другой страны! Мон… с̃е ав̃ъл̃ мон̃ т̃ур̃емя! Я… это не моя война! Мон ан бажа! Я не хочу!.. Син̃ кортит̃ монте мен̃емс… Они говорят мне идти… – И горячо заверил: – Мон ан кулув̃тъ кийен̃йак! Я никого не убиваю!

– С̃е паро. Это хорошо, – констатировал мужик с неровной, обожжённой когда-то давно кожей на лице. Почесал бороду и обратился к своим: – С̃улмадъ сон̃! Вяжи его!