ИЗ ИСТОРИИ МЕЩЕРЯКОВ В НАЧАЛЕ ХХ СТОЛЕТИЯ
О том, когда перешагнула свой последний рубеж финская мещера, можно говорить и спорить много. На наш взгляд, однозначно, она «протянула» до ХХ века, пусть даже и значительно обрусев, утратив значительную часть своего этнического облика и язык. Несколько лет тому назад я вел однодневную экскурсию для сотрудников одного НИИ. Маршрут пролегал через древние финно-угорские земли и я, разумеется, не мог не затронуть тему мери, мещеры и других наших «неславянских» предков. В конце экскурсии ко мне подошел мужчина средних лет, который оказался русским, родившимся в Мордовии. В 1980-х гг. он какое-то время проживал на востоке Мещёры, в Касимове, где стал очевидцем следующего.
Ему довелось неоднократно встречать жителей некоторых сел окрестностей этого города, в основном старшего возраста. По внешнему виду и «культурному облику» это были типичные для этого уголка Рязанской области русские, а не касимовские татары или татары-мишари.Единственным отличием их от остального русского населения края была запись в советском паспорте, в графе «национальность» – «мещера». На расспросы обычно такие люди отвечали, что в их селах подобных граждан по два с половиной – три десятка человек, преимущественно стариков. Молодежь и средний возраст уже полностью фигурировали как обычные русские.
Отрывочные сведения о том, что в Мещёрском крае к началу ХХ века фигурировали немногочисленные остатки «совершенно обрусевшей» мещеры, можно встретить и в ряде документальных сведений. Мало того, помимо собственно Мещёрской территории, остатки мещеры (мещеряков), которая также не являлась мишарями (мещеряками) тюркского татарского происхождения, можно встретить касательно Пензенской губернии. Причем тамошняя мещера была куда более многочисленной, нежели та, что проживала в собственно Мещёрской территории. Предки этой мещеры в свое время пришли из района Касимова. Одной из задач нашего издания является и выявление информации об этих группах мещеры, которая была опубликована в прошлом, а впоследствии оказалась забытой. Сейчас мы хотим предложить вашему вниманию посвященный мещерякам отрывок из небольшой книжицы Н.А. Александрова «Мордва, мещеряки и тептяри», вышедшей в 1900 году.
«Более чем мордва, слились с русскими – мещеряки. Эти последние в Пензенской, например, губернии совсем утратили свой язык и говорят только по-русски, а в Рязанской, в Спасском уезде утратили все, и только называют себя мещеряками. Но, однако, несмотря и на такое обрусение, они во многом также сохранили свои старинные обычаи, обряды и суеверия; главным же образом это, конечно, при свадьбах и похоронах. При свадьбах у них бывает много пиршеств, но самые главные, – это запой, пир и отпир. Важную роль играет не сваха, как у русских, а схожатый. Дело начинается с того, что отец жениха, угостивши отца невесты и родственников, берет благословение на сватовство у священника и посылает в дом невесты схожатаго. Этот, после известного угощения, приступает к делу таким образом.
– Я к вам пришел, дядюшка и тетушка! Я купец, у вас, слышал я, есть товар.
– Есть, родимый, да дорог, – отвечает мать невесты.
– Нам такого и нужно; мы люди простые, – отвечает в свою очередь схожатый.
И тут с намеков и обиняков дело переходит на простой торг или уговор, при котором мать невесты выговаривает столько-то или столько-то десятков рублей платы за невесту, да полушубок, да зипун, да онучи и лапти, и, наконец, одно или два ведра водки для угощенья гостей на стол и одно или два ведра для дома невесты под стол. После этого схожатый приходит с отцом жениха для рукобитья, и тут идет разговор о приданом, и, когда отец жениха обращается к отцу невесты, то этот последний, указывая на мать невесты, заявляет постоянно: «вон с ней говорите; это не наш, а ее товар». После рукобитья через несколько дней следует пиршество запой, на которое приглашаются все родственники и знакомые и на котором не присутствуют только ни жених, ни невеста. Накануне свадьбы уплачиваются деньги (калым) за невесту и снова совершается пиршество; в день же свадьбы жениха сажают в сани или телегу, а дружко обходит с иконою три раза поезд, приговаривая: «кто с нами, тот садитесь в сани, а кто не с нами, тот поди прочь». После этого с разными церемониями
отправляются в дом невесты, где, угостившись, выводят на двор и жениха, и невесту, рассаживают их на разные телеги или сани, и дружко опять с иконой обходит три раза поезд.
Жених и невеста, а также и все гости разряжены в свои особые костюмы, несколько отличающиеся от русских. У всех шапки с высоким плисовым верхом о четырех углах; у всех белые русские рубахи, обшитые красными подольниками и с вышитыми красной шерстью косыми воротами; поверх рубах – черные шерстяные зипуны, а поверх зипунов полушубки и тулупы; ноги же в лаптях и обернуты в белые шерстяные онучи. Невеста и ее подруги в длинных белых рубахах с вышитыми, по преимуществу красными шерстями воротами, и низко подпоясанных поясом, с кистями на концах; белых же суконных кафтанах, называемых чупрунами, которые ниже колен и обшиты по подолу и полам зелеными и красными суконными лентами; на головах ситцевые платки, а на ногах белые онучи и лапти, и кроме того колена, оголенные высоко поддернутой рубахой, покрыты особыми онучами, называемыми повилами.
По выходе из церкви, невесту уводят в церковную караулку, где девический костюм заменяется костюмом замужней женщины, вся разница которого в одном головном уборе, – вместо девического платка надевается кичка вроде мордовской с рогами, покрытая белым холщевым платком.
При обратном приезде в дом невесты, у ворот стреляют из ружей для предохранения молодых от злой силы, или от порчи, обсыпают их хмелем и по разостланному холсту вводят в избу. За столом жених сидит в шапке, а невеста покрыта платком, пока дружко не обойдет их три раза, стуча каждый раз головой жениха о голову невесты и приговаривая при этом: «сколько у меня пенечков, столько за вами сыночков, сколько в лесу кочек, столько бы у вас дочек».
На другой день пир у жениха, и пир продолжается два дня, а через неделю пир у отца невесты, называющийся отпир. На всех пирах они угощаются также аппетитно, как мордвины, пирогами, блинами, поросятами, и также, конечно, водкой и в изобилии хмельной брагой. Но на этих пирах, как и при всех описанных нами свадебных обрядах, нет тех языческих, как поклонение воде, пляски вокруг ушата и ведер, что мы видели у мордвы, и вместо кнута и ножа, чертящего кресты, является одна икона.
Такое же отсутствие языческих обрядов мы замечаем и во всем остальном, даже и при похоронах, когда мужчины идут за гробом, повязанные белыми платками, а женщины немного поодаль с плачем и причитаниями; и, когда в сороковой день вместо комедии, разыгрываемой мордвинами с живым покойником, приглашается священник, служится панихида; и поминки ограничиваются тем, что на могилу приносят блины, пироги, брагу, яйца, и, съедая все это, кусочки откладываютдля покойника в ямку.
Вообще мещеряки далеки уже от всего языческого, они религиозны, но суеверий у них много и русских и своих. Они верят, например, если ребенок родился в начале месяца, то будет долго жить, а в конце – скоро умрет; они радуются рождению мальчика, и при его рождении устраивают пир; они выбирают в кумовья тех, крестники которых долго живут и т.п. Но все-таки и в этом последнем они больше сходятся с русскими, чем мордва.
По смышлености и работе они не уступают мордве; но также грязно живут, в таких-же избах со множеством пристроек, в таких-же деревнях, и занимаются земледелием, а у пензенских мещеряков есть и свой особый промысел, – битье конопляного масла.
Отатарившиеся мещеряки еще более отатарились, чем обрусевшие обрусели, и у отатарившихся нет и признаков чего-либо своего мещерякского. Они живут по деревням в хорошо устроенных домах на русский образец; одеваются точь-в-точь как татары, – в те же бешметы, азямы, халаты, носят на голове те же шитые тюбетейки, или мерлушковые шапки, а женщины рубашки с оборками, нагрудники из серебряных монет и также опять-таки бешметы и халаты. Все они точно также ревностно исповедуют магометанскую религию, строгоисполняют все законы Магомета; но только женщины у них живут несравненно свободнее, чем у татар, и в хороводах и пирах девушки зачастую участвуют вместе с парнями. Занимаются отатарившиеся Мещеряки хлебопашеством и скотоводством; и в работе несравненно выше своих собратьев татар».
(Александров Н.А. Мордва, мещеряки и тептяри.
М., 1900. С. 22–27.)
Но здесь, как мы видим, Н.А. Александров пишет о двух разных группах мещеряков – остатках обрусевших финнов (в первом случае) и о татарах-мишарях (во втором). Подобная путаница весьма характерна для поверхностных русских исследователей той поры, которые и татар мишарей считали исключительно не самостоятельной группой поволжских татар, а лишь отатарившимися финнами.
В случае с мещеряками – остатками финнов, Александров явно описывает преимущественно представителей многочисленной пензенской группы. Отсюда и земледелие, и битье конопляного масла. Отсутствие огромного языческого пласта, который в это время крепко бытовал в исконной лесной Мещёре, здесь могло появиться в следствии длительного проживания вне первоначального ареала, на открытом для внешних факторов пространстве.
Тем не менее, и пензенская группа представляет собой большой интерес. Пензенскими мещеряками периодически интересовались разные авторы XIX–XX вв., которые оставили кое-какие публикации. Они могут дать, пусть немного, но все же какой-то информации.
С.С. Михайлов
Взято отсюда: https://vk.com/club105744663
|